Духовность – это форма человеческого самосознания и проявление высших устремлений человека к знанию и служению другим людям. Духовное пространство, как и духовная культура, включает в свое построение вертикаль, разделяющую возвышенное и обыденное. Понятие «духовность» оказывается необходимо для определения высших ценностей, мотивирующих внутреннюю жизнь человека и его деятельность. Духовное предполагает, что цели и смысложизненные ориентиры личности укоренены в системе надындивидуальных ценностей.
Сегодня проблема воспитания подрастающего поколения стоит перед нашим обществом особенно остро, поэтому главная задача учителя-словесника состоит в том, чтобы превратить каждый урок литературы в урок нравственности, сформировать у учащихся потребность размышлять над вопросами духовного саморазвития, донести до сознания детей мысль, что русская литература может стать помощницей в осмыслении многих вопросов духовно-нравственного порядка.
В романе «Пирамида» последовательно развиты общественно-политические, эстетические, нравственные и религиозно-философские взгляды Л. Леонова, проявившиеся в авторских рассуждениях о теории всеединства, русском космизме и русской идее, о евразийстве и западничестве, христианстве и православии; в мифопоэтической образности книги; в пристальном внимании романиста к архетипам и сюжетам религиозно-философской направленности; в мощном эсхатологическом звучании романа, характерном для всей литературы конца XIX – начала XX вв. «Русская философия не умерла, – писал А. Павловский, – вместе с Серебряным веком, когда она лишилась и Шестова, и Лосского, и Франка, и Бердяева, а затем Флоренского, Карсавина и нескольких других крупнейших представителей философской мысли, – она не умерла, потому что ушла, как в катакомбы, в художественную литературу <…> религиозно-художественный Ренессанс начала столетия дал совершенно особый тип философа, очень близкий по своей природе художественному таланту Л. Леонова. Это был философ-писатель, у которого философская или логическая категория чаще всего выражалась через образ, и лишь постепенно этот образ, метафора порождали понятие» [7, с. 6–7].
Духовно-нравственный контекст итогового романа Л. Леонова выявляет органическую связь эстетической системы писателя с исканиями литераторов рубежа XIX–XX вв. «<…> “Пирамида” в очевидной форме обнаруживает, – писала Л. Якимова, – ориентированность Л. Леонова на духовные и эстетические, религиозно-философские и культурно-художественные искания Серебряного века – с его утратой целостной, едино-монолитной веры, какой было православие, попытками обрести истину в различных ересях, реставрации язычества, увлечении античностью, богостроительными и богоискательскими идеями <…>» [10, с. 4]. Во многих произведениях начального и последующих творческих периодов прозаик показал, как рушились вековые устои нравственности и сложившиеся народные обычаи, как выкорчевывалась вера в Бога, предрекая неизбежную гибель гармоничного мира. В содержании «Пирамиды» эта мысль превалирует. Л. Леонов был убежден, что социальные и моральные изменения в обществе возможны ненасильственным путем при условии сохранения и укрепления духовности, нравственных ценностей народа.
В заглавии книги, ее подзаголовке «Роман-наваждение в трех частях» и структуре кроется ключ к пониманию жанровой специфики «Пирамиды» и одной из главных проблем произведения – изображение бытия в соотнесенности его разомкнувшихся Начал. В трех частях романа – «Загадка», «Забава» и «Западня», – повествующих о реальных событиях земной жизни и фантасмагорически инфернальном мире, автор и близкие ему герои вопрошают: к чему приведет разрушение духовности и культурных памятников? Какова роль небесных сил в устройстве миропорядка на земле? – в первой части; каков итог забавы человека, отвергнувшего высшие идеи ради временных, преходящих? Можно ли вернуться к Богу? – во второй части; удастся ли русскому человеку – жертве наваждения – выйти из западни, и какой ценой оплатит он свое блуждание по лабиринтам бездуховности? Каково будущее России, пережившей разрушительную эпоху эксперимента и оказавшейся в ловушке? – в третьей части.
На духовно-нравственной специфике «Пирамиды» сказались авторские отступления о религии и нравственности, наличие в романе реального и ирреального планов, использование приемов художественной фантастики, экскурсы в потусторонние миры, абсурдность ряда конфликтов и поступков героев. Все это делает книгу фантасмагорическим произведением. «В романе «Пирамида», – писал А. Павловский, – весь видимый, чувственный, предметный – людской и пейзажный – мир заметно деформирован и постоянно балансирует на грани условности – фантасмагории и гротеска. Только в такой форме, заметно отдаленной от традиционного реалистического письма, писателю удается более или менее адекватно запечатлеть зыблющийся образ мира, обреченно подходящего к концу тысячелетия и как бы уже повисающего над пропастью, лишь по привычке и близорукости именуемой Будущим» [8, с. 69].
Содержание «Пирамиды» – богатое и разнородное. Писатель, говоря о романе, заметил: «Это из литературы XXI века» [6, с. 151]. В основание книги положены религиозно-философские проблемы, к которым Л. Леонов обращался на протяжении всей творческой жизни. «Программным» для прозаика следует считать рассказ «Уход Хама» (1922), сюжетным ядром которого стал библейский миф о всемирном потопе – дохристианском «конце света». Центральная фигура рассказа – младший сын Ноя Хам, – который в отличие от братьев Сима и Иафета нарисован мятежным правдолюбцем, предположил, что не Бог, а его Отражение с помощью солнца и воды сгубило все живое. Впечатляют картины всемирного потопа: повсюду плыли разбухшие тела людей, «<…> каждое к своей судьбе. Все мертво кругом, кроме рыб, которые затаились в страхе, будто умерли <…> Много озер образовалось по земле. Они гнили, но отражали голубой блеск, а вся земля была сера и зелена, потому что омертвела» [5, с. 139]. Бескомпромиссность сына вызвала гнев уличенного Ноя – потомка Адама и правнука Еноха, – и «он проклял Хама, как Отец землю в дни ковчега <…>» [5, с. 142].
В романе «Пирамида» Л. Леонов, соотнося историю и современность, изображая нынешнего и будущего человека, прибегал к ассоциациям и аналогии, широко использовал мифологические мотивы и образы. Миф для писателя – это универсальная синкретическая форма мышления, объединяющая в себе субъективное и объективное, единичное и общее, идеальное и реальное, реальное и фантастическое, а также способ непосредственного восприятия мира. Пирамида романиста как поэтический образ и ее множественные зеркальные отражения – социальная пирамида, нравственная, духовная, религиозно-философская, конкретно-чувственная, небесная – это тоже миф о непознанной сущности человека, многомерности мира и путях открытия иных форм жизни, ее иррациональных качеств.
Ведущая тема «Пирамиды» – борьба Добра и зла. Добро в романе олицетворяют идеалы Бога и герои – носители божественного духа – о. Матвей, дьякон Никон Аблаев, ангел Дымков и др. К Всевышнему устремлены взоры детей старшего Лоскутова – праведной Дуни, предсмертно прозревшего Вадима, «оступившегося» Егора. Сострадая людям, на долю которых выпало непостижимое горе, старо-федосеевский поп приходит к парадоксальному выводу, что в мире существует два равноправных Начала, и Бог потакает второму. Матвей Лоскутов открыто сказал об этом во время беседы с домочадцами: «<...> Никто не посмел прервать его, – отметил повествователь, – когда он под предлогом защиты Всевышнего косвенно обвинил его в прямой потачке торжествующему Злу <…>» [4, с. 320].
Носители божественных истин высказывают предположение о готовящемся примирении Творца и дьявола, «<…> восстановлении небесного единства, порушенного разногласиями при создании Адама» [4, с. 607], и устранении предмета раздора – человека. «Мильон лет спустя, – рассуждал Филуметьев, беседуя с Вадимом, – когда для вновь помолодевшей планеты будет проектироваться новая раса, достойная вечного жительства в том оазисе вечной праздности, будет учтена неудача предыдущей, нашей <…> для которой, несмотря на литургические взлеты духа, тяга земная, могильная, оказалась много сильнее небесной <…>» [4, с. 237].
Важное место в структуре книги занимает притча о правде, рассказанная странником Афинагором, которую в обличье человека сильные мира скрыли от народа, заточив в подземелье. Тогда спросил Господь у стражников: «Интересно, кого же вы, голубчики, и от кого охраняете? Людей от правды или самое правду от людей?» [4, с. 279]. И велел Бог освободить пленницу. Выпущенная на свободу, «святая, нагая, бесстыжая, прекрасная <…>» [4, с. 279], правда тут же набросилась на лжецов, «<…> вмиг целую шеренгу передовых марксистов слизнула дочиста. Как начала она их лущить, по сей день лютует <…>» [4, с. 280]. Так случилось в притче, в реальной жизни все обстояло иначе. В угоду власть предержащим повсюду господствовали ложь и беззаконие. Не потому ли «временами и вдруг одолевала о. Матвея срочная надобность выяснить – слышат ли там, в небесах, что творится на святой Руси?» [4, с. 57].
В романе много выразительных картин о насилии над личностью, эпизодов жестокого разрушения привычного жизненного уклада народа, его нравственных и духовных святынь. В числе ярких примеров можно назвать: отречение дьякона Аблаева и его смерть; жизнь попа Афинагора, бежавшего из разгромленного монастырька в зауральской глуши; разрушение нижнекожемской церкви «корчевателями медных языков»; уход о. Матвея ради спасения семьи, его физические и духовные лишения – «Загадка»; трагическая судьба «выломившегося» Вадима Лоскутова и его апокалипсис; беседы Матвея Лоскутова с Шатаницким и Вадима – с Никанором о человеке, вере и космосе – «Забава»; рассказ египтолога Филуметьева; версия Шамина об эпилоге человечества и сцены его вырождения; трагедия комиссара Скуднева; монолог диктатора – «Западня» и др.
Священник Лоскутов наделен качествами леоновских праведников: Катушина («Барсуки»), Пухова («Вор») и Глухова («Русский лес»). Отец Матвей пользуется уважением прихожан, увлекая их верой в божественную идею и ее сакральность. Примером тому может служить эпизод прощальной встречи отца с «блудным» сыном. Во время беседы старший Лоскутов советует первенцу, чтобы тот укрывался от бури, сметающей Добро, и преклонялся перед божественной правдой. «При бывалошних-то гонениях, вспомни-ка, – поучал отец Вадима, – какие темницы ключом веры растворялись, узы какие разрубались мечом смирения <…> С Богом не мудри, памятуя, что сказка должна быть страшная, сабля вострая, дружба прочная, вера детская» [4, с. 500].
Истина и правда, считает Матвей Лоскутов, должны жить в душе каждого человека. О них не следует разглагольствовать, их нужно утверждать в жизни благими намерениями и поступками. Характерно, что батюшка никогда не расставался с Христом, даже в тот момент, когда обезумевшие люди покидали Бога: «<…> Они сами, – писал автор, – всем табором уходили от обременительной Христовой опеки в некую обетованную даль» [4, с. 416].
Матвей Лоскутов – духовно богатая личность; он сосредоточенно ищет заветную «мечту» или высочайшую правду, он «заболел» проблемой о роли христианства в пору российского безбожия и стремится разобраться в «бесовщине», которая захватила людей, узнать, «<…> на ком лежит вина разрыва русского Бога с Россией» [4, с. 225]. Долгие годы о. Матвей прожил среди вятских крестьян и потому воспринимает мир их глазами. В его речи часто встречаются просторечные, фольклорные образные выражения – пословицы, присловья и поговорки, присказки и притчи. Например, «сапожной иглой злата не добудешь»; «чем чернее грех, тем плодоноснее покаяние»; «на конфетке далеко не укатишь, без ней и обойтись легко»; «вера благоговейно обходит тайнички, не поддающиеся лукавым отмычкам ума»; «смерть человека диктуется усталостью глины, а не души»; «голые приходим в мир, голые уходим без ничего»; «солнышко светит мне вполнакала, и всякая пища для меня – словно прошлогоднюю газетину жуешь». Сельский священник, утверждая божественную истину, часто прибегает к эзопову языку как единственной возможности «<…> выразить запретную мысль в условиях того времени. Примечательно, что от большинства лоскутовских афоризмов тянутся нити к основным сюжетообразующим мотивам «Пирамиды», которые в свою очередь перекликаются с притчей батюшки о бездне и представленной им в простонародной интерпретации библейской легендой о праведнике Иове» [1, с. 103].
В процессе работы над текстом на уроках литературы необходимо сделать акцент на том, что Л. Леонов постоянно говорил о необходимости возрождения религиозно-нравственных координат в духовной жизни русского народа. В частности, на вопрос Т. Земской: «Как вы относитесь к тому, что в последнее время в обществе необычайно возрос интерес к религии?» – писатель ответил: «Я это предсказывал в личных беседах с друзьями. Правда, думал, что период этот наступит по ту сторону тысячелетия, а начался он гораздо раньше. Значит, возникла потребность, высокая потребность самоочищения, приведения хаоса в порядок» [2, с. 182]. В художественной системе «Пирамиды» религиозная тема превалирует в содержании, но она рассматривается с новой стороны. Писателя занимают в книге не только вера в Христа, но и истоки ее крушения, причины людского грехопадения. Ответ на эти проблемы Л. Леонов искал и находил в канонических библейских текстах и отреченной литературе.
Автор «Пирамиды» с большим вниманием относился к апокрифам, в которых излагались осуждаемые церковью библейские истины и жития святых, – у писателя много реминисценций Ветхого и Нового Завета, скрытых цитат, аллюзий, отсылок к древним текстам. Религиозно-философские и библейские мотивы книги неотделимы от политико-публицистических размышлений автора о времени и истории, о народе и российском государстве. Неожиданные повороты в судьбе России всегда обнажали проблемы сущности и предназначения человека, его духовно-нравственного и социального переустройства; в 1920-е гг. они волновали Дмитрия Векшина, который заявил, как герой Ф. Достоевского: «И мне шагу теперь нельзя ступить, пока я точного решенья себе не вынесу… потому что отсюда главный план мой вытекает на тыщу лет вперед, в каком направлении нам, Векшиным, двигаться, чего добиваться? А то при послушании да соответственном энтузиазме такого можно наковырять, что и в сто веков не разделаешь <…>» [3, с. 350]. Вопросы нравственности и духовности словно наваждение стояли перед героями «Пирамиды» – о. Матвеем, Вадимом, Дуней, Алешей и другими, оказавшимися по воле рока «на краю времени» [4, с. 611].
Близкие писателю герои, размышляющие вместе с автором над вопросами: почему Бог, сотворив разумного человека, сделал его смертным? В чем смысл божественного дара? – напоминают Ивана Вихрова, который, несмотря на тяжелые жизненные обстоятельства, пытался познать загадки и шифры природы: «<…> Чудо не противоречит природе, – истолковывал ученый на свой лад речение Августина, – <…> чудо противоречит лишь тому, что мы о ней знаем <…>» [4, с. 32]. Содержательная емкость «Пирамиды», ее глубоко полемический характер напрямую зависят от авторской концепции личности, которая наделена художником пытливым умом, высокими нравственными и духовными идеалами, богатым внутренним миром, способностями раскрывать тайны бытия и понимать конечную цель обитания на земле. Человек-наваждение изображен конструктивно несовершенным, жалким, одиноким и бренным; он, блеснув один раз на вечном небосклоне, бездумно торопится «<…> воротиться в свою исподнюю пучину <…>» [4, с. 249].
«Л. Леонов, обращаясь к фундаментальным нравственным законам, в лоно православия, создавая обобщенную картину бытия и историческую эпоху, изобразил в романах прошлое, настоящее и будущее; за множеством судеб разноликих героев выпукло показал жизнь народа – его труд, быт, культуру и мораль» [9, с. 343]. Особое место в образной системе романов заняли типы леоновских праведников – Степана Катушина («Барсуки»), Емельяна Пухова («Вор»), Калины Глухова («Русский лес»), Матвея Лоскутова («Пирамида»), благочестие которых раскрывает новые качества русского национального характера. Собирательный образ праведников выступил критерием нравственных и духовных норм поведения человека, адекватных авторскому идеалу.