Под легитимностью следует понимать сознательное признание обществом права политических лидеров и институтов политической власти на принятие управленческих решений, политических поступков и действий, а также права предписывать нормы социального коллективного (индивидуального) поведения, опираясь на властное принуждение.
Первая попытка классифицировать легитимность была осуществлена М. Вебером на рубеже XIX и XX веков. Немецкий ученый выделил харизматическую, традиционную и рационально-легальную легитимность. Легитимность, основанную на персонификации, на исключительных качествах политической персоналии (яркая внешность, дар красноречия, религиозность, умение управлять толпой, наличие свиты и т.д.) М. Вебер «прочитал» как харизматическую. Термин «харизма» тогда уже был введен в научный оборот немецким социологом Э. Трельгем. Концепция легитимности М. Вебера, учитывая ее «возраст» и в каком-то смысле оригинальность, сумевшую оптимизировать научный интерес к феномену «легитимность», несомненно, является классической. Спустя некоторое время, реалии изменившегося мира потребовали иного взгляда на концептуальное содержание «легитимности», в том числе и на механизмы, отвечающие за легитимацию по фактору персонифицированного. Сегодня многие исследователи, например, считают, что «харизма» как фреймовая конструкция начала себя издерживать, если, вообще, не утратила способность определять архитектуру взаимодействия между источниками и носителями легитимности. Тому виной может быть недостаточная этимологичность харизмы, а также религиозный ореол изначального употребления, заложенный как прерогатива самим М. Вебером. В этой связи концепт не мог не приобрести иное прочтение, отказавшись от судьбы повсеместного использования и откликнувшись на своевременные вызовы демократизировавшегося мира.
В 1960-х годах в политический язык вошло понятие «политической системы». Его ввел американский политолог Д. Истон. Вместе с фундаментальными исследованиями, проведенными Д. Истоном применительно к политической системе, им была еще и разработана теория поддержки, одного из факторов, определяющих функциональные возможности политической системы. Так была «почувствована» диффузная и специфическая поддержка. Вместе с этим Д. Истон классифицировал и привязанности поддержки, создающие типы легитимационных сценариев. Предлагалось классифицировать персональную, структурную и идеологическую легитимность. Таким образом, в связи с утрачиванием харизмы, но сохранением личных привязанностей к легитимирующемуся политическому игроку, концепт персонифицированной легитимности испытал определенное креативное влияние, основным направлением которого нужно признать освобождение от сопровождающей харизму архаичной феноменологии.
В конце ХХ века французский правовед Ж.-Л. Шабо предлагает определять технократическую и демократическую легитимность применительно к ситуации с закреплением права власти использовать собственные ресурсы. При этом власть не выступает чем-то собирательным, она достаточно четко оперсоналена. У власти есть конкретное лицо. Скажем, выделяя технократическую легитимность, Ж.-Л. Шабо среагировал на последствия «революции менеджеров», приход к власти исключительно компетентных политических игроков. Трудно не увидеть в созданном Ж.-Л. Шабо концепте технологию, работающую на конкретную политическую персоналию. В контексте сконструированной Ж.-Л. Шабо передигмы легитимности, власть и ее реализация выступают особым конфигуративным полем, играть на котором суждено только технократичным игрокам. Причем в последнее время подобный «вымысел» упорно пытаются донести до массового сознания, т.е. тех, кто интегрируется в поддержку. Например, вокруг нового премьер-министра РФ М. Фрадкова создан ореол «технократичности», и какие-либо исследования и аналитику его деятельности на этом посту просто рекомендуют проводить в рамках «технократической» парадигмы.
Изменяющийся политический мир, разбуженный и оптимизированный демократическими импульсами, заставляет нас находить и объяснять варианты новых сценариев, создающих факт легитимности. В случае появления таковых и их структурной достоверности, вполне способной после организации прецедентов креативировать устойчивые практики, есть все основания либо изменять концепт, либо пытаться расширить его, наполнив новым содержанием. В нашей ситуации, наверное, возможет второй случай. Наполненный концепт нуждается в переосмыслении и, после этого, в новом прочтении.
На наш взгляд, вариант верификации легитимности на игру поддержки с конкретной политической персоналией должен состоять из нескольких сценариев, способствующих включению механизма легитимации. Мы предлагаем классифицировать персонифицированную легитимность на гендерную, визуальную и профессиональную.
В основе гендерной легитимности лежит признание права власти на принятие политических решений, основанное на факторе половой принадлежности. Переход к демократическим принципам функционирования политических институтов поставил под сомнение существовавшие в ряде стран институциональные фильтры. Женщины активно пользуются правом политического участия, и, наоборот, вследствие этого являются раздражителем для мужчин. Примером можно привести ситуацию с выборами президента в Афганистане, когда выдвижение М. Джаляль было больше декоративным. В то же время у женщин в современном политическом процессе много и успешных практик.
Визуальная легитимность, несомненно, представляет собой очень эффективный сценарий взаимодействия между поддержкой и субъектами легитимности. Многим россиянам нравится спортивность В. Путина и в этом смысле он гораздо убедительнее своего предшественника. Можно сравнить визуальную легитимность с любовью с первого взгляда. Во время политического кризиса на Украине и противостояния В. Ющенко и В. Януковича, последний выглядел гораздо привлекательнее визуально. Поддержка, оформленная в результате разделенных идентичностей с субъектом легитимации по визуальному фактору, не стремится проникать в структуру предпочтений, как правило, не обращает внимание на «тонкости» программы кандидата на легитимацию, больше руководствуясь эмоциональными и аффективными привязанностями.
Что касается профессиональной легитимности, то в ее основе лежит признание права на реализацию власти политика, являющегося профессионалом. Причем нужно допускать, что профессиональной легитимностью может быть легитимность, присущая политическому игроку из той сферы, в которой он был занят как компетентное лицо, достиг в ней каких-либо успехов, вследствие чего и воспринимается как технократ. Актерская подготовка и чувство юмора Р. Рейгана помогли ему выиграть теледебаты у Д. Картера. Легитимность первых президентов Азербайджана и Грузии, А. Эльчибея и З. Гамсахурдиа, вероятно, тоже профессиональна, т.к. они пришли к власти законным образом и на демократической волне, будучи представителями творческих кругов диссидентствующей интеллигенции.
Таким образом, можно признать, что персонифицированная легитимность состоит из нескольких компонентов: гендерного, визуального и профессионального. Возможно, ввиду того, что предложенная нами классификация наиболее современна, и, поэтому, подвержена корреляции с появляющимися и конституирующимися вариантами легитимационных игр, ее прочтение (даже на уровне дефиниций) может оптимизировать научный интерес к проблемам легитимности власти и обеспечить качественное прочтение.
Библиографическая ссылка
Скиперских А.В. НОВОЕ ПРОЧТЕНИЕ КОНЦЕПТА ПЕРСОНИФИЦИРОВАННОЙ ЛЕГИТИМНОСТИ // Современные наукоемкие технологии. – 2005. – № 1. – С. 86-87;URL: https://top-technologies.ru/ru/article/view?id=22104 (дата обращения: 21.11.2024).